– Однако, этот нюхач проводил время в твоем трактире, – заметил Клокс. – И убит был здесь же.

– Вот и разбирайся, – выпрямился Байрел. – Ты же должен свести концы с концами? Надеюсь, мудрость тебе не откажет, когда будешь сводить. Ох, чую я, что еще надует мне горя со стороны этого Приюта Окаянных.

– И что ты собираешься делать, Байрел? – спросил Клокс.

– Ничего, – ответил Байрел. – Сказал же уже, что я слишком уязвим. Самое большее, на что я способен, не помогать им найти мальчишку. Да присматривать за собственными детьми. Старший, кстати, как видишь, возмужал. Мечтает служить при Священном Дворе. Быть вроде твоего Мадра. Или этого, нового… как его…

– Дойтена, – сказал Клокс. – Но он уже не новый. Он с нами почти сразу после Гара.

– Для меня новый, – отмахнулся Байрел. – Может у Тусуса с этим срастись?

– А тебя не пугает, что выбор его будет конечным? – спросил Клокс. – Ладно, демон с ним, что на один день работы приходится дней десять пути. Что толком семьей не обзаведешься. Что не озолотишься и славой себя не покроешь. Об опасностях не говорю, но и их хватает. Но главное в том, что пробьется он в такую вот троицу, которых, кстати в храме всего то две, то три, а дальше? Это же навсегда, Байрел!

– Это его выбор, – твердо сказал Байрел. – Значит, я должен ему содействовать. Тем более, парень хороший. Ручаюсь я за него.

– Сделаю, что смогу, – пожал плечами Клокс. – Доброе слово – донесу. Но он ведь должен быть не только хорошим, но и особенным. В крепости духа, в стойкости, во внимании.

– Он такой и есть, – ударил кулаком по столу Байрел. – Не сомневайся. А если чего не хватит, подтянет. Ты пойми, мне не важно, какой он путь выберет, важно – каким он станет и куда доберется.

– С этим не поспоришь, – согласился Клокс. – Ну так разные пути не только к разному приводят, но и разных являют. Как твой младший? Я вижу, подрос он?

– Подрос, а ума пока не нажил, – покачал головой Байрел. – Одни девчонки на уме. А девчонок в Дрохайте мало. Так вот он хвостом за Дорой вьется. Как муха на мед. Как будто не видит, что она еще ребенок. Даже как-то волю рукам дал. Так она его едва не покалечила!

– Причинное место пыталась оторвать? – усмехнулся Клокс.

– Куда ей думать о причинном месте, – отмахнулся Байрел. – Доску разделочную схватила и о глупую башку переломила. Хорошо хоть доска оказалась рассохшейся. Ничего, все на пользу пойдет.

– Сколько ей? – спросил Клокс. – Девять? Десять? Одиннадцать? По виду – еще два-три года, и уже не ребенок. Может, посговорчивее станет?

– Он с ума сойдет за два или три года, – усмехнулся Байрел. – Или найдет еще кого-нибудь. Думаю его в Тэр отправить, пристроить в стражу или еще куда.

– Имни в Дрохайте есть? – спросил Клокс.

– А кто их знает? – поднялся Байрел. – Я жителей на породы не разделяю.

– Колдуны? – сдвинул брови Клокс.

– Если и есть, то подтираются своими ярлыками, – ответил Байрел.

– С детьми, что работают в твоем трактире можно переговорить? – спросил Клокс. – Родственники у них имеются?

– Только у девчонки, – задумался Байрел. – Да и то вряд ли… Остальные – чистые сироты. Пригреваю всех, кто добирается до города. Считай, что я так пытаюсь искупить свои прегрешения перед святым Нэйфом, или кто там хлопочет за нас перед небесным престолом? Хотя, когда смотрю на эту Дору, жалею, что нет у меня дочери. Как бы она ни свихнулась в поисках то ли своего родственника, то ли друга семьи. Не знают тут такого охотника – Гантанаса. Так она вроде имя назвала? Я наводил справки.

– А ведь я где-то слышал это имя, – задумался Клокс. – Но что-то не могу вспомнить, где.

– Имя редкое, – согласился Байрел. – Вспомнишь, скажи ей. Знаешь, если бы меня спросили, получится ли из моих служек хоть один воин, я бы на эту Дору и показал бы. Но переговори сначала с моим старшим. Он за детишками присматривает. Расспрашивал их обо всем. Если кто что и знает, то только он.

– Что еще можешь посоветовать мне? – спросил Клокс.

– С Ийле поговори, – понизил голос Байрел. – Конечно, если она захочет с тобой говорить.

– С той, что Фуару подсказала, где его кошку искать? – не понял Клокс. – С ней-то о чем? Она же не была на месте убийства.

– Я с ней всегда советуюсь, – пожал плечами Байрел. – Хотя она и мне не всегда дверь открывает. Порой слова не вытянешь, но если уж скажет что – так на вес золота. Кстати, я даже включил ее в совет старейшин. Она давно в Дрохайте, а откуда и почему, я даже узнать не пытался. Вроде до нее какой-то старик жил в ее башне. Но она и сама, как… старик. Мудрость под подол не спрячешь, сам сразу почувствуешь. Уважают ее в городе. Правда, не ходит она на совет, жена моя за нее шкурку в корзину бросает с ее письменного согласия. Старики говорят, что в ее башне только такие и приживаются. С виду-то баба как баба. Но очень уж непроста. Может, и колдунья, разве определишь здесь у нас? И переломы вправляла, и лихо всякое травами лечила, и мозги в порядок приводила, кому надо. Не так давно какую-то девку чуть ли не полгода выхаживала у себя, если не дольше. С пониманием она. Вот только за Фуара не взялась, сказала, что из дерьма многое можно вылепить, да только проку с того не будет, позолотишь, а на полку не выставишь, в нос будет шибать. Непростая у нее судьба, перекосило, говорят, ей голову, случилось с ней что-то в прошлом. Поговори с ней. Сничта мне сказала, что ты должен поговорить с ней.

– Сничта? – с трудом произнес Клокс.

– Да, – кивнул Байрел, пронзая судью тяжелым взглядом. – Лишь она толком и общается с ней. Ну, еще больные и хворые.

– Не слабовата ли причина? – спросил Клокс.

– По мне так весомей всякой, – ответил Байрел. – Не отвертишься. Но есть и еще одна. Особенная. Брайдем ходил к ней.

– Зачем? – спросил Клокс.

– Звал ее в Стебли, – объяснил Байрел. – В этот самый Приют Окаянных. Наставником. Но она не пошла. Если надумаешь, всякий покажет тебе, где она живет. Хотя, что показывать? В башне она живет. Башен в Дрохайте немало, но настоящая только ее. Ни с чем не спутаешь.

Вода была черной, напоминающей черное зеркало. Или черное перегоревшее масло в жаровне на тимпалском рынке. Особенно если не смотреть на заледеневшие закраины у самого берега. На горизонте едва различимо вставали Рэмхайнские горы. Точно так же, как и в том давнем сне Дойтена. «Что же это получается? – подумал он. – Выходит, что сбылся мой сон? Я стою на берегу Чидского озера, вижу его черную воду, Рэмхайнские горы за черной гладью и даже как будто что-то вроде облаков в сером небе?»

Лицо обожигало холодным ветром, но Дойтен не шевелился. Чего-то не хватало. Что-то еще таилось в сновидческом мраке. Что-то, что заставляло просыпаться в липком поту. Что-то, что являлось ему в ночном кошмаре сразу за видением черного зеркала, но чего он никогда не мог вспомнить, проснувшись. Или больше ничего и не было?